А.П. Чехов "Петров день"
Наступило утро желанного, давно снившегося дня, наступило -- урааа, господа охотники!! -- 29-е июня... Наступил день, в который забываются долги, жучки, дорогие харчи, тещи и даже молодые жены, -- день, в который г. уряднику, запрещающему стрелять, можно показать двадцать кукишей...
Побледнели и затуманились звезды... Кое-где послышались голоса... Из деревенских труб повалил сизый, едкий дым. На серой колокольне показался не совсем еще проснувшийся пономарь и ударил к обедне... Послышалось храпенье растянувшегося под деревом ночного сторожа. Проснулись щуры, закопошились, залетали с одного конца сада на другой и подняли свое невыносимое, надоедливое чириканье... В терновнике запела иволга... Над людской кухней засуетились скворцы и удоды... Начался даровой утренний концерт...
К развалившемуся, живописно обросшему колючей крапивой крыльцу дома отставного гвардии корнета Егора Егорыча Обтемперанского подъехали две тройки. В доме и во дворе поднялась страшная кутерьма. Всё живущее вокруг Егора Егорыча заходило, забегало и застучало по всем лестницам, сараям и конюшням... Переменили одного коренного. У кучеров слетели с голов картузы, у лакея, Катькина прихвостня, засиял под носом красный фонарь, кухарок назвали "стервозами", послышалось имя сатаны и аггелов его... В пять минут тарантасы наполнились коврами, полостями, кульками с провизией, ружейными чехлами.
-- Готово-с! -- пробасил Аввакум.
-- Пожалуйте! Готово! -- крикнул сладеньким голоском Егор Егорыч, и на крыльце показалась многочисленная публика. Первый вскочил в тарантас молодой доктор. За ним вполз архангельский мещанин Кузьма Больва, старичок в сапогах без каблуков, в рыжем цилиндре, с двадцатипятифунтовой двустволкой и с желто-зелеными пятнами на шее. Больва -- плебей, но гг. помещики, из уважения к его преклонным летам (он родился в конце прошлого столетия) и уменью попадать в подброшенный двугривенный, не брезгуют его плебейством и берут с собой на охоту.
-- Пожалуйте, ваше превосходительство! -- обратился Егор Егорыч к маленькому седому толстячку в белом со светлыми пуговицами кителе и с аннинским крестом на шее. -- Подвиньтесь, доктор!
Отставной генерал крякнул, стал одной ногой на подножку и, поддерживаемый Егором Егорычем, толкнул животом доктора и грузно уселся возле Больвы. За генералом вскочили генеральский щенок Тщетный и легавый Егора Егорыча, Музыкант.
-- М-м-м... того, братец... Ваня! -- обратился генерал к своему племяннику, юноше-гимназисту с длинной одностволкой через спину. -- Ты можешь сесть здесь, возле меня. Иди сюда! Н-да... Вот здесь. Не шали, мой друг! Лошадь может испугаться!
Пустив еще раз в нос коренному табачного дыма, Ваня вскочил в тарантас, отодвинул Больву от генерала и, повертевшись, сел. Егор Егорыч перекрестился и сел рядом с доктором. На козлах, рядом с Аввакумом, примостился длинный и сухой преподаватель математики и физики в Ваниной гимназии, г. Манже.
Первый тарантас наполнился. Началась нагрузка второго тарантаса.
-- Готово! -- крикнул Егор Егорыч, когда во второй тарантас, после долгих споров и беганья вокруг и около, поместились остальные восемь человек и три собаки.
-- Готово! -- крикнули гости.
-- Ну? Итак, значит, трогать, ваше превосходительство? Господи благослови, -- трогай, Аввакумка!
Первый тарантас покачнулся и тронулся с места. Второй, вмещавший в себе самых ярых охотников, покачнулся, отчаянно скрипнул, взял немного в сторону и, очутившись впереди первого, покатил к воротам. Охотники улыбнулись все разом и захлопали от восторга в ладоши. Все почувствовали себя на седьмом небе, но... злая судьба!.. не успели они выехать со двора, как случился скандал...
-- Стой! Подожди! Стой!!! -- раздался сзади троек пронзительный тенор.
Охотники оглянулись и побледнели. За тройками гнался невыносимейший в мире человек, известный всей губернии скандалист, брат Егора Егорыча, отставной капитан 2-го ранга Михей Егорыч... Он отчаянно махал руками. Тройки остановились.
-- Что тебе? -- спросил Егор Егорыч.
Михей Егорыч подбежал к тарантасу, стал на подножку и замахнулся на Егора Егорыча. Охотники зашумели.
-- Что такое? -- спросил покрасневший Егор Егорыч.
-- То такое, -- закричал Михей Егорыч, -- что ты Иуда, скотина, свинья!.. Свинья, ваше превосходительство! Ты отчего не разбудил меня? Отчего ты не разбудил меня, осел, я тебя спрашиваю, подлеца этакого? Позвольте, господа... Я ничего... Я его только поучить хочу! Ты почему не разбудил меня? Не хочешь брать с собой? Я помешаю тебе? Напоил меня вчера вечером нарочно и думал, что я просплю до двенадцати часов! Каков молодец! Позвольте, ваше превосходительство... Я его только раз... смажу... Позвольте!
-- Чего вы лезете? -- крикнул генерал, растопыривая руки. -- Разве не видите, что нет места? Вы уж слишком... позволяете...
-- Напрасно ты бранишься, Михей, -- сказал Егор Егорыч. -- Я не разбудил тебя потому, что тебе незачем ехать с нами... Ты не умеешь стрелять. Зачем тебе ехать? Мешать? Ведь ты не умеешь стрелять!
-- Не умею? Не умею я стрелять? -- закричал Михей Егорыч так громко, что даже Больва заткнул уши. -- Но, в таком случае, за каким чёртом доктор едет! Он тоже не умеет стрелять! Он лучше меня стреляет?
-- Он прав, господа, -- сказал доктор. -- Я не умею стрелять, не умею ружья даже держать... Я терпеть не могу стрельбы... Я не знаю, зачем вы берете меня с собой... За каким дьяволом? Пусть он садится на мое место! Я остаюсь!.. Есть место, Михей Егорыч!
-- Слышишь, слышишь? Зачем же ты его берешь?
Доктор поднялся с явным намерением вылезти из тарантаса. Егор Егорыч схватил доктора за фалду и потянул его вниз.
-- Но... не рвите сюртука! Он тридцать рублей стоит... Пустите! И вообще, господа, я просил бы вас не беседовать со мной сегодня... Я не в духе и могу неприятностей наделать, сам того не желая. Пустите, Егор Егорыч! Садитесь на мое место, Михей Егорыч! Я спать пойду!
-- Вы должны ехать, доктор! -- сказал Егор Егорыч, не выпуская фалды. -- Вы дали честное слово, что поедете!
-- Это было вынужденное честное слово. Ну, для чего мне ехать, для чего?
-- А для того, -- запищал Михей Егорыч, -- чтобы вы не остались с его женой! Вот для чего! Он ревнует к вам, доктор. Не езжайте, голубчик! Назло не езжайте! Ревнует, ей-богу ревнует!
Егор Егорыч густо покраснел и сжал кулаки.
-- Эй, вы! -- крикнули с другого тарантаса. -- Михей Егорыч, будет вам ерундить! Идите сюда, нашлось место!
Михей Егорыч ехидно улыбнулся.
-- А что, акула? -- сказал он. -- Чья взяла? Слышал? Нашлось место! Назло поеду! Поеду и буду мешать! Честное слово, буду мешать! Ни черта не убьешь! А вы, доктор, не езжайте. Пусть лопнет от ревности.
Егор Егорыч поднялся и потряс кулаками. Глаза его налились кровью.
-- Негодяй! -- сказал он, обращаясь к брату. -- Ты не брат мне! Недаром прокляла тебя матушка покойница! Батюшка скончался во цвете лет чрез твое безнравственное поведение!
-- Господа... -- вмешался генерал. -- Я полагаю... достаточно. Братья, рродные братья!
-- Он родной осел, ваше превосходительство, а не брат! Не езжайте, доктор! Не езжайте!
-- Трогай, чтобы чёрт побрал вас... А-а-а... Чёрт знает, что такое! Трогай! -- крикнул генерал и ударил кулаком в спину Аввакума. -- Тррогай!
Аввакум ударил по лошадям, и тройка тронулась с места. Во втором тарантасе писатель, капитан Кардамонов, взял себе на колени двух собак, а на их место усадил ретивого Михея Егорыча.
-- Счастье его, что нашлось место! -- сказал Михей Егорыч, усаживаясь в тарантасе, -- а то бы я его... Опишите-ка этого разбойника, Кардамонов!
Кардамонов послал в прошлом году в "Ниву" статью под заглавием: "Интересный случай многоплодия среди крестьянского народонаселения", прочел в почтовом ящике неприятный для авторского самолюбия ответ, пожаловался соседям и прослыл писателем.
Согласно предначертанному плану действий, решено было ехать прежде всего на крестьянский сенокос, находящийся в семи верстах от имения Егора Егорыча, -- ехать на перепелов. Приехавши на сенокос, охотники вылезли из тарантасов и разделились на две группы. Одна группа, имея во главе генерала и Егора Егорыча, направилась направо; другая, с Кардамоновым во главе, пошла налево. Больва отстал и пошел сам по себе. На охоте он любил тишину и молчание. Музыкант с лаем побежал вперед и через минуту согнал перепела. Ваня выстрелил и не попал.
-- Высоко взял, чёрт возьми! -- проворчал он.
Щенок Тщетный, взятый "приучаться", услышав первый раз в жизни выстрел, залаял и, поджав хвост, побежал к тарантасам. Манже выстрелил в жаворонка и попал.
-- Нравится мне эта птичка! -- сказал он, показывая доктору жаворонка.
-- Проваливайте... -- сказал тот. -- Вообще я просил бы вас не беседовать со мною... Я сегодня не в духе. Отойдите от меня!
-- Вы скептик, доктор!
-- Я-то? Гм... А что значит скептик?
Манже задумался.
-- Скептик значит человеко... человеко... нелюбец, -- сказал он.
-- Врете. Не употребляйте тех слов, которых вы не понимаете. Отойдите от меня! Я могу наделать неприятностей, сам того не желая... Я не в духе...
Музыкант сделал стойку. Генерал и Егор Егорыч побледнели и притаили дыхание.
-- Я выстрелю! -- прошептал генерал. -- Я... я... позвольте! Вы во второй раз уж того...
Но не удалась стойка. Доктор от нечего делать пустил камешком в Музыканта и попал между ушей... Музыкант взвизгнул и подскочил. Генерал и Егор Егорыч оглянулись. В траве послышался шорох и взлетел крупный стрепет. Во второй группе зашумели и указали на стрепета. Генерал, Манже и Ваня прицелились. Ваня выстрелил, у Манже осеклось... Поздно было! Стрепет полетел за курган и опустился в рожь.
-- Полагаю, доктор, что... не время теперь шутить! -- обратился генерал к доктору. -- Не время-с!
-- А?
-- Не время теперь шутить.
-- Я не шучу.
-- Неловко, доктор! -- заметил Егор Егорыч.
-- Не брали бы... Кто вас просил брать меня? Впрочем... не желаю объясняться... Я не в духе сегодня...
Манже убил другого жаворонка. Ваня согнал молодого грача, выстрелил и не попал.
-- Высоко взял, чёрт возьми! -- проворчал он.
Послышались два подряд выстрела: Больва уложил за курганом своей тяжелой двустволкой двух перепелов и положил их в карман. Егор Егорыч согнал перепела и выстрелил. Подстреленная перепелка упала в траву. Торжествующий Егор Егорыч поднял ее и поднес генералу:
-- В крылышко, ваше превосходительство! Жива еще-с!
-- Н-да... Жива... Надо предать скорой смерти.
Сказавши это, генерал поднес перепелку ко рту и клыками перегрыз ей горло. Манже убил третьего жаворонка. Музыкант сделал другую стойку. Генерал сбросил с головы фуражку, навел ружье... "Пиль!" Взлетел крупный перепел, но... мерзавец доктор торчал как раз в области выстрела, почти перед дулом!
-- Прочь! -- крикнул генерал.
Доктор отскочил, генерал выстрелил, и, разумеется, дробь опоздала.
-- Это низко, молодой человек! -- крикнул генерал.
-- Что такое? -- спросил доктор.
-- Вы мешаете! Чёрт вас просит мешать! По вашей милости я промахнулся! Чёрт знает что такое -- из рук вон!
-- Да вы-то чего кричите? Пфф... не боюсь! Я генералов не боюсь, ваше превосходительство, а в особенности отставных. Потише, пожалуйста!
-- Удивительный человек! Ходит и мешает, ходит и мешает, -- ангел выйдет из терпения!
-- Не кричите, пожалуйста, генерал! Кричите вот на Манже! Он, кстати, боится генералов. Хорошему охотнику никто не помешает. Скажите лучше, что стрелять не умеете!
-- Довольно-с! Вам слово -- вы десять... Ваничка, дай-ка сюда пороховницу! -- обратился генерал к Ване.
-- Для чего ты пригласил на охоту этого бурбона? -- спросил доктор Егора Егорыча.
-- Нельзя, брат! -- ответил Егор Егорыч. -- Нельзя было не взять. Ведь я ему того... восемь тысяч... Э-хе-хе, братец! Не будь этих проклятых долгов...
Егор Егорыч не договорил и махнул рукою.
-- Правда, что ты ревнуешь?
Егор Егорыч отвернулся и прицелился в высоко летевшего коршуна.
-- Ты его потерял, молокосос! -- раздался громовый голос генерала. -- Ты потерял его! Он сто рублей стоит, поросенок!
Егор Егорыч подошел к генералу и осведомился, в чем дело. Оказалось, что Ваня потерял генеральский патронташ. Начались поиски за патронташем, и охота была прервана. Поиски продолжались час с четвертью и увенчались успехом. Нашедши патронташ, охотники сели отдохнуть.
Во второй группе перепелиная охота была тоже не совсем удачна. В этой группе Михей Егорыч был тем же, чем доктор в первой, даже хуже. Он выбивал из рук ружья, бранился, бил собак, рассыпал порох, словом -- выделывал чёрт знает что... После неудачных выстрелов по перепелам, Кардамонов со своими собаками погнался за молодым коршуном. Коршуна подстрелили и не нашли. Капитан 2-го ранга убил камнем суслика.
-- Господа, давайте анатомировать суслика! -- предложил письмоводитель предводителя дворянства, Некричихвостов.
Охотники сели на траву, вынули перочинные ножи и занялись анатомией.
-- Я в этом суслике ничего не нахожу, -- сказал Некричихвостов, когда суслик был изрезан на мелкие кусочки. -- Даже сердца нет. Вот кишки так есть. Знаете что, господа? Поедемте-ка на болота! Что мы тут можем убить? Перепела -- не дичь; то ли дело кулички, бекасы... А? Едем!
Охотники поднялись и лениво направились к тарантасам. Приближаясь к тарантасам, они сделали залп по свойским голубям и убили одного.
-- Ваше превосх... Егорыгорч! Ваше... Егорч... -- закричала вторая группа, увидев отдыхающую первую. -- Ау, ау!
Генерал и Егор Егорыч оглянулись. Вторая группа замахала фуражками.
-- Зачем? -- крикнул Егор Егорыч.
-- Дело есть! Дрохву убили! Скорей сюда!
Первая группа дрохве не поверила, но к тарантасам пошла. Усевшись в тарантасы, охотники порешили оставить перепелов в покое и согласно маршруту проехать еще пять верст -- к болотам.
-- Я ужасно горяч на охоте, -- обратился генерал к доктору, когда тройки отъехали версты на две от сенокоса. -- Ужасно! Отца родного не пощажу. Уж вы того... извините старику!
-- Гм...
-- Каким добряком, шельмец, стал! -- шепнул Егор Егорыч доктору на ухо. -- Что значит мода пошла дочек за докторов отдавать! Хитер его превосходительство! Хе-хе-хе...
-- А просторней стало! -- заметил Ваня.
-- Да.
-- Отчего бы это? Совсем просторно...
-- Господа, а Больва где? -- хватился Манже.
Охотники посмотрели друг на друга.
-- Где Больва? -- повторил Манже.
-- Должно быть, на той тройке. Господа, -- крикнул Егор Егорыч, -- Больва с вами?
-- Нет, нету! -- крикнул Кардамонов.
Охотники задумались.
-- Ну, чёрт с ним! -- порешил генерал. -- Не ворочаться же за ним!
-- Надо бы, ваше превосходительство, воротиться. Слаб уж очень! Без воды умрет. Не дойдет.
-- Захочет, так дойдет.
-- Умрет старичок. Ведь ему девяносто!
-- Пустяки.
Подъехав к болотам, наши охотники вытянули физиономии... Болота были запружены охотниками, и вылезать из тарантасов поэтому не стоило. Немного подумав, охотники порешили проехать еще пять верст, к казенным лесам.
-- Кого же вы там стрелять будете? -- спросил доктор.
-- Дроздов, орлиц... Ну, тетеревов.
-- Так-с. Ну, а что поделывают теперь мои несчастные больные? И зачем вы меня взяли с собой, Егор Егорыч? Эх!
Доктор вздохнул и почесал затылок. Подъехав к первому попавшемуся леску, охотники повылезли из тарантасов и начали совещаться: кому идти направо и кому налево?
-- Знаете что, господа? -- предложил Некричихвостов. -- В силу того закона, так сказать, в некотором роде природы, что дичь от нас не уйдет... Гм... Дичь от нас не уйдет, господа! Давайте-ка прежде всего подкрепимся! Винца, водочки, икорки... балычка... Вот тут, на травке! Вы какого мнения, доктор? Вам лучше это знать: вы доктор. Ведь нужно подкрепиться?
Предложение Некричихвостова было принято. Аввакум и Фирс разостлали два ковра и разложили вокруг них кульки со свертками и бутылками. Егор Егорыч порезал колбасу, сыр, балык, Некричихвостов раскупорил бутылки, Манже нарезал хлеба... Охотники облизнулись и возлегли.
-- Ну-с, ваше превосходительство! По маленькой...
Охотники выпили и закусили. Доктор тотчас же налил себе другую и выпил. Ваня последовал его примеру.
-- А ведь тут, надо полагать, и волки есть, -- глубокомысленно заметил Кардамонов, посматривая искоса на деревья.
Охотники подумали, поговорили и минут через десять порешили, что волков, надо полагать, нет.
-- Ну-с? По другой? Пропустим-ка! Егор Егорыч, вы чего смотрите?
Выпили по другой.
-- Молодой человек! -- обратился Егор Егорыч к Ване. -- Вы-то чего думаете?
Ваня замотал головой.
-- Но при мне можешь, -- сказал генерал. -- Без меня не пей, но при мне... Выпей немножко!
Ваня налил рюмку и выпил.
-- Ну-с? По третьей? Ваше превосходительство...
Выпили по третьей. Доктор выпил шестую.
-- Молодой человек!
Ваня замотал головой.
-- Пейте, Амфитеатров! -- сказал покровительственным тоном Манже.
-- При мне можешь, но без меня... Выпей немного!
Ваня выпил.
-- Чего это небо сегодня такое синее? -- спросил Кардамонов.
Охотники подумали, потолковали и через четверть часа порешили, что неизвестно, отчего это небо сегодня такое синее.
-- Заяц... заяц... заяц!!! Держи!!!
За бугром показался заяц. За ним гнались две дворняги. Охотники повскакали и ухватились за ружья. Заяц пролетел мимо, помчался в лес, увлекая за собой дворняг, Музыканта и других собак. Тщетный подумал, посмотрел подозрительно на генерала и тоже помчался за зайцем.
-- Крупный!.. Вот его бы того... Как это мы... прозевали?
-- Да. Чего же эта бутылка тут того... Это вы не выпили, ваше высокопревосходительство? Э-э-э-э... Так вот вы как? Хо-ро-шо-с!
Выпили по четвертой. Доктор выпил девятую, с остервенением крякнул и отправился в лес. Выбрав самую широкую тень, он лег на травку, подложил под голову сюртук и тотчас же захрапел. Ваню развезло. Он выпил еще рюмочку, принялся за пиво, и в нем взыграла душа. Он стал на колени и продекламировал 20 стихов из Овидия.
Генерал заметил, что латинский язык очень похож на французский... Егор Егорыч согласился с ним и добавил, что при изучении французского языка необходимо знать похожий на него латинский. Манже не согласился с Егором Егорычем, заметив, что не место толковать там про языки, где сидит физико-математик и стоит так много бутылок, добавив, что ружье его прежде дорого стоило, что теперь нельзя найти хорошего ружья, что...
-- По восьмой, господа?
-- Не много ли будет?
-- Ну-у-у... Что вы! Восемь, и много?! Вы, значит, не пили никогда!
Выпили по восьмой.
-- Молодой человек!
Ваня замотал головой.
-- Полно! Ну-ка, по-военному! Вы так хорошо стреляете...
-- Выпейте, Амфитеатров! -- сказал Манже.
-- При мне пей, но без меня... Выпей немного!
Ваня отставил в сторону пиво и выпил еще рюмочку.
-- По девятой, господа, а? Какого мнения? Терпеть не могу числа восемь. Восьмого числа у меня умер отец... Федор... то есть, Иван... Егор Егорыч! Наливайте!
Выпили по девятой.
-- Жарко, однако.
-- Да, жарко, но это не помешает нам выпить по десятой!
-- Но...
-- Плевать на жару! Докажем, господа, стихиям, что мы их не боимся! Молодой человек! Покажите-ка пример... Пристыдите вашего дядюшку! Не боимся ни хлада, ни жары...
Ваня выпил рюмочку. Охотники крикнули "ура" и последовали его примеру.
-- Солнечный удар может приключиться, -- сказал генерал.
-- Не может.
-- Не может... при нашем климате? Гм...
-- Однако бывали же случаи... Мой крестный умер от солнечного удара...
-- Вы, доктор, как думаете? Может ли при нашем климате удар приключиться... солнечный, а? Доктор!
Ответа не последовало.
-- Вам не приходилось лечить, а? Мы про солнечный... Доктор, где же доктор?
-- Где доктор? Доктор!
Охотники посмотрели вокруг себя: доктора не было.
-- Где же доктор? Исчезоша? Яко воск от лица огня! Ха-ха-ха.
-- К Егоровой жене отправился! -- ляпнул Михей Егорыч.
Егор Егорыч побледнел и уронил бутылку.
-- К жене его отправился! -- продолжал Михей Егорыч, кушая балык.
-- Чего же вы врете? -- спросил Манже. -- Вы видели?
-- Видел. Ехал мимо мужик на таратайке... ну, а он сел и уехал. Ей-богу. По одиннадцатой, господа?
Егор Егорыч поднялся и потряс кулаками.
-- Я спрашиваю: куда вы едете? -- продолжал Михей Егорыч. -- За клубникой, говорит. Рожки шлифовать. Я, говорит, уж наставил рожки, а теперь шлифовать еду. Прощайте, говорит, милый Михей Егорыч! Кланяйтесь, говорит, свояку Егору Егорычу! И этак еще глазом сделал. На здоровье... хе-хе-хе.
-- Лошадей!! -- крикнул Егор Егорыч и, покачиваясь, побежал к тарантасу.
-- Скорей, а то опоздаешь! -- крикнул Михей Егорыч.
Егор Егорыч втащил на козлы Аввакума, вскочил в тарантас и, погрозив охотникам кулаком, покатил домой...
-- Что же всё это значит, господа? -- спросил генерал, когда скрылась с глаз белая фуражка Егора Егорыча. -- Он уехал... На чем же, чёрт возьми, я уеду? Он на моем тарантасе уехал! То есть не на моем, а на том, на котором мне нужно уехать... Это странно... Гм... Дерзко с его стороны...
С Ваней сделалось дурно. Водка, смешанная с пивом, подействовала как рвотное... Нужно было везти Ваню домой. После пятнадцатой охотники порешили тройку уступить генералу, с тем только условием, чтобы он, приехавши домой, немедленно выслал свежих лошадей за остальной компанией.
Генерал стал прощаться.
-- Передайте ему, господа, -- сказал он, -- что... что так делают одне только свиньи.
-- Вы, ваше превосходительство, векселя его протестуйте! -- посоветовал Михей Егорыч.
-- А? Векселя? Нда-с... Пора уже ему... Нужно честь знать... Я ждал, ждал и наконец утомился ждать... Скажите ему, что протест... Прощайте, господа! Прошу ко мне! А он свинья-с!
Охотники простились с генералом и положили его в тарантас рядом с заболевшим Ваней.
-- Трогай!
Ваня и генерал уехали.
После восемнадцатой охотники отправились в лес и, постреляв немного в цель, улеглись спать. Перед вечером приехали за ними генеральские лошади. Фирс вручил Михею Егорычу письмо с передачей "братцу". В этом письме была просьба, за неисполнение которой грозилось судебным приставом. После третьей (проснувшись, охотники повели новый счет) генеральские кучера уложили охотников в тарантасы и развезли их по домам.
Егор Егорыч, приехавши домой, был встречен Музыкантом и Тщетным, для которых заяц был только предлогом, чтобы удрать домой. Посмотрев грозно на свою жену, Егор Егорыч принялся за поиски. Были обысканы все кладовые, шкафы, сундуки, комоды, -- доктора не нашел Егор Егорыч. Он нашел другого: под жениной кроватью обрел он псаломщика Фортунатова...
Было уже темно, когда проснулся доктор... Поблуждав немного по лесу и вспомнивши, что он на охоте, доктор громко выругался и принялся аукать. Ответа на ауканье, разумеется, не последовало, и он порешил отправиться домой пешечком. Дорога была хорошая, безопасная, светлая. Двадцать четыре версты он отмахал в какие-нибудь четыре часа и к утру был уже в земской больнице. Побранившись всласть с фельдшерами, акушеркой и больными, он принялся сочинять огромнейшее письмо к Егору Егорычу. В этом письме требовалось "объяснение неблаговидных поступков", бранились ревнивые мужья и давалась клятва не ходить никогда более на охоту, -- никогда! даже и двадцать девятого июня.